Проверьте себя
Вам предлагался отрывок из романа Николая Чуковского «Балтийске небо».
Это глава про то, как Соня и её подруги восстанавливали в блокадную ленинградскую зиму баню. Я в детстве очень много слышал о Блокаде от своей бабушки. Мы ведь жили в том же доме, в котором она и моя мать (39-го года рождения) пережили всю Блокаду. Только квартира была другая. Правда, про бани она мне ничего не рассказывала, её не удалось там побывать. Но зато я знаю с её слов много другого, и одно дело читать книги, а другое слушать её рассказ и соят на том самом месте, где это происходило.
А вот где находилась баня, описанная в романе? Ну то, что она находилась на Васильевском острове это известно.
— Я тут, в райкоме, наметила одну баньку, старинную, маленькую, — говорила она, ведя Соню вниз по райкомовской лестнице. — У маленькой баньки и котлы меньше, топлива меньше нужно. Пойдем, поглядим, что там есть...
Они пошли по пустым, сияющим неправдоподобной [116] чистотой снега линиям Васильевского острова. Мороз был такой, что у Сони дыхание спирало в горле.
— Ты чаю утром напилась? — спросила Антонина Трофимовна. — Если есть нечего, прежде всего, как встанешь, надо выпить стакан чаю или воды горячей, чтобы внутри не ссохлось и не захолодело...
Баня действительно была невелика. Занимала она столетнее одноэтажное каменное здание на углу двух переулков, шагах в ста от проспекта.
А вот имелась ли в виду какая-то конкретная баня? Может быть, старожилы Васильевского острова знают?
Если вы не читали эту книгу, то обязательно прочитайте. Это книга про людей, которые не умерли, потому что не сдались.
Баня была уже почти готова к пуску! Температура в двух классах поднялась до пятнадцати градусов, и из кранов текла горячая вода — не совсем горячая, но теплая. Гудело и звенело радио: директорша включила репродукторы во всех помещениях. Было решено, что баню можно завтра открывать. По предложению Антонины Трофимовны, работавшие над восстановлением бани, вознаградили себя и прежде всего, вымылись сами.
Они раздевались прямо в мыльной, потому что в раздевалке было еще слишком холодно: и Антонина Трофимовна, и директорша, и все девушки, — не было только истопницы, которая не отходила от котлов. Они были возбуждены своей победой, радовались теплу, чистым шайкам, воде, но приуныли, когда, раздевшись, взглянули друг на дружку. Какая жуткая худоба! У девушек и у директорши торчали наружу все ребра. А на теле Антонины Трофимовны была такая же одутловатость, такая же опухлость, как на лице у истопницы. Они приумолкли, отводя друг от дружки глаза.
